Ненавижу неумелый пафос. Любишь пафос - умей его© принц
Общество и война в романе Г.Гессе «Игра в бисер»
Пейринг: философия/мозг, история/мозг
Ахтунг: BDSM
читать дальше
Гессе часто называл себя "до фанатизма аполитичным" индивидуалистом. Между тем публицистика и особенно письма Гессе утверждают обратное: он был в высшей степени политическим писателем, более дальновидным и проницательным, чем многие профессиональные политики1. Пожалуй, до некоторой степени аполитичным можно назвать творчество Гессе до Первой Мировой войны, потому как дальнейшие события заставили его сменить позицию стороннего наблюдателя на активную писательскую позицию. Он перестал быть «отшельником», события военных лет заставили его разочароваться в кайзеровской Германии и в её политике: « Теперь, во время войны, я увидел, что не только кайзер, рейхстаг, канцлер, газеты и партии гроша ломаного не стоят, не только весь народ восхищенным ревом приветствует жестокость, нарушения прав и т. д., но и профессора и прочие интеллектуалы на официальных постах оказались при этом громогласнее всех», - писал он в одном из своих писем2, с горечью отмечая падение морали, политизацию духа.
Дальнейшие перспективы для Германии он видит совсем не в радужном свете. Писатель уверен, что Германия целенаправленно идёт к перевороту, «я абсолютно убежден, что нашему народу все еще предстоит совершить революцию, которую он наспех, кое-как совершил в 1918 году и которая тут же была предана социалистами. Стрелка указывает на революцию независимо от того, отважимся мы на нее завтра или только через тридцать лет»3, и лучшим выходом для он видит коммунизм, как не просто оправданную организацию общества, а как нечто само собой разумеющееся, « он придет и победит, даже если бы мы все были против него», повторял писатель, и в письме одному из членов Социал-демократической партии Германии Гессе также рассуждает о коммунизме: «Коммунистический переворот, только не точная копия московского вот что, как мне представляется, было бы единственным настоящим решением, но в нашей стране, кажется, сильны всегда только те партии, что не имеют ничего общего с современностью»4.
Ни одно из «предсказаний» политического будущего для Германии не обходилось для Гессе без упоминания - в той или иной мере — России, так как он уверен, что грядущие перемены и переустройство в Европе придут с Востока, и в романе эта его позиция легко просматривается, когда от лица Иозефа Кнехта он обращается к администрации Педагогического ведомства и напоминает об «угрозе с Востока».
«О "политизации духа" мы думаем, надо полагать, не очень различно. Когда дух чувствует себя обязанным участвовать в политике, когда мировая история призывает его к этому, он, по кнехтовскому и моему мнению, непременно должен следовать этому зову. Сопротивляться он должен в том случае, когда его призывают или на него нажимают извне - государство, генералы, власти предержащие, - подобно тому как в 1914 году элиту немецкой интеллигенции, в общем-то, вынуждали подписывать глупые и лживые воззвания5» - обращается Гессе к своему близкому другу и единомышленнику Томасу Манну. В романе же он приводит притчу, где сравнивает касталийцев с человеком, сидящим на чердаке и занятым игрой в бисер, в то время как Европейский дом горит, и им, членам Ордена, представителям аристократии духа следует «поспешить туда, откуда валит дым»6.
С политикой главный герой романа впервые сталкивается уже после вступления в Орден, когда его назначают с миссией в Мариафельс, и ему невольно приходится узнать подробнее о другой стороне касталийской жизни — её политике. Все члены Ордена старательно игнорировали политику и всё, что с ней связано, оставляя эти занятия отдельным избранным для этого людям. Кнехт понял, что история, которую в Касталии никогда не воспринимали серьёзно, как науку не есть «какая-то дистиллированная мировая история, состоящая только из духовной истории или истории культуры»7, это также история череды правителей и завоеваний — то, чего люди высокого духа не желали замечать.
Кнехт в своём письме к Магистрам Ордена продолжает мысли писателя, «предсказывая» войну, «ощущения гибели»: «Приближаются критические времена, везде видны их приметы, мир снова хочет переместить свой центр тяжести. Готовится перераспределение власти, оно не пройдёт без войны и насилия, угроза не только миру, но жизни и свободе идёт с далёкого Востока». Гессе предсказывает Европе новые кровопролитные войны. «...вооружение вскоре снова будет, вероятно, главным требованием момента, в парламенте снова будут задавать тон генералы», Кнехт уверен, что в скоро станет невозможно сохранять идеалы Касталии, потому как история не стоит на месте, и в грядущей войне народ всегда пожертвует духовной культурой, если только она не служит военным целям.
Прямое упоминание о войне в романе происходит гораздо раньше, ещё в годы ученичества Кнехта, после его ухода из Вальдцеля. Во время второй встречи Дезиньори и Кнехта, «гость из «мира» произносит фразу, прозвучавшую как угроза для Иозефа: «Скоро, вот увидишь, наступят неспокойные времена, может быть, войны, и вполне возможно, что вся ваша касталийская жизнь будет снова всерьёз поставлена под вопрос». - Гессе оказался прозорливее своих современников, предсказывая таким образом неспокойные времена для Германии, да и «реванш» после Первой Мировой войны был делом времени.
Касталия живёт обособленно, отгораживаясь и отделяя себя от внешнего мира, никто из Касталийцев не знает жизни «в миру», они сосредоточены на себе, и, как воплощение духа, они всё дальше и дальше отделяются от разума, от природы, от мира. Такое отделение было бы губительным как для касталии, так и для мира, который её содержал, и именно эти веяния почувствовал Иозеф Кнехт, магистр Игры. Почувствовал он это не вдруг, а задолго до того, как принял почетный сан и занял высшее место в Касталийской иерархии - уже первые тревожные нотки звучат во время его знакомства с Плинио, когда возникали трения и бурные дебаты между ними как между представителями двух миров. Оба юноши в тот момент поняли, что ни «мир», ни Касталия не являются носителями одной абсолютной истины, что в обеих сторонах есть и достоинства, и недостатки.
Самым важным пониманием для обоих друзей стало понимание того, что Касталия не сможет существовать без мира, а мир погрузится в разруху и пучину волн без Касталии, и что духу никак нельзя отделяться от разума. Возможно, уже тогда Кнехт начал осознавать необходимость сведения к единому двух противоположных на первый взгляд начал. Вся его судьба вела к воссоединению духа и разума, к созданию идеального государства, где духовная элита, воплощенная в касталийцах сливается с элитой по крови, устройство сводится к возвращению платоновских идеалов.
«Пока в государствах не будут царствовать философы, либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино - государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди - а их много, - которые ныне стремятся порознь либо к власти, либо к философии, до тех пор... государствам не избавиться от зол, да и не станет возможным для рода человеческого и не увидит солнечного света то государственное устройство, которое мы только что описали словесно8». Так выглядит устройство идеального государства с точки зрения Платона, и это мнение находит своё отражение в романе.
Прежде всего эти идеи отстаивает патер Иаков в своих лекциях: «В мировой истории я никогда не считал самыми притягательными, поражающими и достойными изучения отдельные личности и перевороты, успешные или неудавшиеся; нет, моя любовь и ненасытное любопытство направлены на явления, аналогичные нашей конгрегации, на те очень долговечные организации, которые пытаются отбирать людей с душой и разумом,воспитывать их и преображать не с помощью евгеники, а с помощью воспитания, создавать из них аристократов по духу, а не по крови, одинаково способных как служить, так и повелевать9». Как идеального правителя отец Иаков видит элиту, которую нужно искать и «выводить» не по благородству крови, но воспитывать из неё аристократию духа.
С проблемой власти и её искушения Кнехт столкнулся лично, ощутил это на себе, быть может поэтому он как касталиец, ранее не принимавший такую точку зрения прислушался к отцу Иакову: «было прекрасно и чем-то соблазнительно обладать властью над людьми и блистать перед другими, но было также что-то демоническое и опасное, и мировая история состояла ведь из непрерывного ряда властителей, вождей, заправил и главнокомандующих, которые, за крайне редкими исключениями, славно начинали и плохо кончали, ибо все они, хотя бы на словах, стремились к власти ради доброго дела, а потом власть опьяняла их и сводила с ума, и они любили её ради неё самой10». Пребывание Иозефа в Мариафельсе сильно меняет позицию самого Кнехта как касталийца, он отходит от слепой защиты своей провинции и смотрит на неё извне.
Во время одного из своих визитов в Касталию, уже на правах официального лица, Плинио Дзиньори встречает своего друга. Кнехт замечает как сильно изменился Плинио, как стал замкнутым и сдержанным, замечает, что черты его «отмечены печатью страдания». Для читателя образ Плинио остаётся отражением внешнего мира, его зеркалом и лейтмотивом, и мы невольно переносим усталость, страдание и печаль Дезиньори на тот мир, в котором он живёт. Плинио рассказывает Иозефу о своей жизни после учебы в Вальдцеле, о своём разочаровании в том, с чем столкнулся на пути становления одним из политической элиты в «миру» — грубость, пошлость, дурные манеры и высокомерие. После этой встречи Кнехт решает покинуть провинцию.
С другой стороны, Касталия, всем своим укладом, иерархическим устройством и элитарностью напоминает правящую элиту тоталитарных государств, она, будучи замкнутой исключительно на духовности является крайне односторонней. Орден «возник не сразу и в жестоких боях во времена величайших бедствий, возник в конце воинственной эпохи, с одной стороны, благодаря аскетическо-героическому сознанию и усилию людей духа, с другой — благодаря глубокой потребности усталых, истекавших кровью и одичавших народов в порядке, норме, разуме, законе и мере»11. Здесь автор намекает на положение Германии, разбитой в Первой мировой войне. Положение побеждённой державы было усугублено оскорбительным отношением стран-победительниц и поистине унизительными условиями мира для немцев. По Европе в это время начинает разрастаться волна шовинизма и национализма, поддерживаемая чувством национального унижения. Как и партия нацистов, Орден получает распространение и популярность в итоге крайне неудачных войн, как результат падения и развала, как единственный выбор от безысходности.
Новой ступенью в жизни Магистра Игры становится знакомство с сыном и наследником Плинио Дезиньори — Тито. Кнехт берётся за воспитание Тито, дворянина по происхождению. Он возвращается в «мир», чтобы выполнить настоящее предназначение касталийцев — создать истинную аристократию, воспитать аристократию крови, сделать её духовной.
«...Юноша, дороживший патрицианскими обычаями и традициями своего дома и не прощавший отцу отхода от них, впервые столкнулся тут с духовным, приобретенным благодаря самовоспитанию аристократизмом, с той силой, которая при благоприятных условиях творит чудеса: перескакивая через длинную череду предков и поколений, она делает из плебейского сына истинного аристократа в пределах одной-единственной человеческой жизни."12 - Кнехт, наконец, приступает к тому, к чему шел всю свою жизнь.
Своим осторожным отношением, сдержанным поведением он вызывает уважение у юного Тито, он тянется к своему учителю, уже где-то в глубине сознания понимая, что этот аристократизм — именно то, к чему нужно идти: «У пылкого и гордого юноши мелькнула догадка, что, может быть, его долг и дело чести — принадлежать к этому и служить этому виду аристократии, что, может быть, здесь, в лице этого учителя, который при всей мягкости и любезности был господином до мозга костей, ему открывается, к нему приближается, чтобы ставить перед ним цели, смысл его жизни».
Впервые на протяжение всего романа мы видим ту светлую перспективу, которую рисует перед нами автор — созданный им мир приближается к совершенству, и это мы видим в самом конце повествования, когда Кнехт, своим уходом из Касталии перекидывает мост в «мир», касталийская, духовная элита сближается с элитой крови, и Тито, зараженный идеей духовности имеет все шансы стать идеальным представителем элиты.
Смерть бывшего Мастера Игры также не является чем-то бессмысленным или случайным. Кнехт тонет в озере, не успев даже начать занятий с юным Тито Дезиньори, однако он всё же совершает тот самый шаг, который никогда не делали касталийцы. Ещё во времена своего ученичества, покидая Эшгольц Иозеф Кнехт с грустью и уважением думал о тех «дезертирах», что покинули Касталию и вернулся в «мир» : « Они, может быть, поступили неверно, они, даже вне всяких сомнений, поступили неверно, и всё же они как-то поступили, они что-то совершили, они отважились сделать прыжок, для этого нужна храбрость. У нас же было прилежание, было терпение, был разум, но сделать мы ничего не сделали, прыжка мы не совершили!»13 - говорил он.
Отражение духовной жизни Европы в 30-е годы.
В своём романе Гессе пытается разрешить всегда тревожившую его проблему — как совместить существование искусства с существованием бесчеловечной цивилизации, как спасти от губительного влияния так называемой массовой культуры высокий мир художественного творчества. Уже в предисловии к роману он ставит перед нами проблему духовности в «фельетонную эпоху», под которой подразумевается начало XX века. Рассказчик-историк исследует это время и находит множество подтверждений деградации и падения духовных ценностей, уценки знаний, ставших на службу чиновникам и «обслуживавшим спрос» общества: «авторы с именем, положением и хорошим образованием помогали «обслуживать» этот гигантский спрос на ничтожную занимательность <...> маститых химиков или виртуозов фортепианной игры заставляли высказываться о политике, любимых актеров, танцовщиков, гимнастов, летчиков или даже поэтов — о преимуществах и недостатках холостой жизни, о предполагаемых причинах финансовых кризисов...»14. Он сравнивает жизнь фельетонной эпохи с «выродившимся растением, которое без пользы уходит в рост, а последующие поправки — со срезанием этого растения до самых корней»15.
В эпоху фельетонов культура играла несколько другую роль чем в современную рассказчику эпоху: «Тысячи людей, в большинстве своём выполнявших тяжелую работу и живших тяжелой жизнью, склонялись в свободные часы над квадратами и крестами из букв, заполняя пробелы по определённым правилам <...> те люди с их детскими головоломками и образовательными статьями вовсе не были ни простодушными младенцами, ни легкомысленными феаками, нет, они жили в постоянном страхе среди политических, экономических и моральных волнений и потрясений, вели ужасные войны, в том числе гражданские, и образовательные их игры были не просто бессмысленным ребячеством, а отвечали глубокой потребности закрыть глаза и убежать от нерешенных проблем и страшных предчувствий гибели в как можно более безобидный фиктивный мир»16. В подробном описании несложно угадывается состояние Европы, пережившей Первую Мировую войну, когда люди в равной степени не могли доверять ни газетным статьям, ни увещеваниям властей.
Немного удивленные слова историка на деле выражали негодование и страх самого Германа Гессе за духовное здоровье людей - в «эпоху фельетонов» произошло смещение полюсов, жизнь превратилась в хаос, который ещё сильнее увеличивали современные власти. Гессе с ужасом наблюдает за тем, как истерия захватывает всю Европу, начиная от Франции, утешавшейся лозунгами типа «Германия заплатит за всё» и заканчивая разгромленной, униженной Германией, не способной самостоятельно встать на ноги. Огромные потери и со стороны победивших стран, и со стороны Германии были огромны, и невозможность, а главное нежелание людей терпеть дальнейшие тяготы, порождало агрессию, желание отыграться, взять реванш. Не удивительно, что в этот период необычайную популярность получают националистические и фашистские идеи.
Историк наблюдает в тех событиях «старость» и «сумерки» культуры, приводит множество знамений этого — механизация жизни, глубокий упадок нравственности, безверие народов, фальшь искусства, «дикое дилетантское перепроизводство во всех искусствах». Настойчиво повторяются слова об «ощущении гибели», когда «люди... объявляли любые заботы о будущем допотопной глупостью, они с чувстсвом пели в своих фельетонах о близком конце искусства, науки, языка и, с каким-то самоубийственным сладострастием констатируя в фельетонном мире, который сами же построили из бумаги, полную деморализацию духа, инфляцию понятий, делали вид, будто с циничным спокойствием или вакхическим восторгом смотрят на то, как погибают не только искусство, дух, нравственность, честность, но даже Европа и «мир» вообще».17
Одним из мест сопротивления «порче» рассказчик выделяет Братство паломников в Страну Востока, члены которого занимались воспитанием души, и благодаря которым начали появляться истоки нового взгляда на культуру. Зарождение игры в бисер стало началом постепенного освобождения высокодуховных людей от мирских дел.
«Величайшее влияние на основы Игры оказало произошедшее уже в начале XX века, ещё в самый расцвет эпохи фельетона, углубление музыковедения»18.
Для Гессе как для любителя музыки - последняя являлась одной из важнейших тем творчества, посредством музыки можно говорить, сообщать что-либо, доносить свои мысли, нести и развивать свои идеи. Гессе часто обращается к образу музыки в своих произведениях19. В повести «Паломничество в Страну Востока» главный герой герой скрипач, и эта музыка была его связью с духовным миром, она помогала ему на пути в страну Востока, которая по сути и была образом духовности, как и образ касталии-провинции, автор подчеркивает равенство Страны Востока и Касталии как символов духа. Очень часто в своём романе «Игра в бисер» Гессе соотносит события и музыкальные произведения, будто подбирает аккомпанемент к описываемым событиям. Самые важные и торжественные из них ассоциируются у Кнехта как у резонёра писателя с музыкальными произведениями 15-17 веков, произведениями эпох расцвета музыкального искусства по мнению автора. Когда же речь заходит о духовном падении общества, в уста историка-летописца Гессе вкладывает фразу об упадке музыки и творчества в целом — научное и литературное творчество сводится к фельетонам, описаниям личных перипетий знаменитостей.
Музыка же всегда была «мощным и испытанным средством одинаково «настроить» множество людей, дать одинаковый такт их дыханию, биению сердца и состоянию духа, вдохновить их на мольбу вечным силам, на танец, на состязание, на военный поход, на священнодействие».20 С помощью музыки можно спасать, организовывать людей, с её же помощью можно управлять массами, и этим средством пользуется кнехтовский кудесник, когда его племя, измученное годами голода, неурожая и природных катастроф впадает в отчаяние и безотчетную панику. Он начитает читать молитвы и ритмично хлопать руками, увлекая за собой людей. Так, объединённые в общий хор, люди преодолели панику, нашли утешение. «Много таинственных сил действует в таком обряде, сильнейшее его утешение — равномерность, удваивающая чувство общности, а вернейшее его лекарство — мера и лад, ритм и музыка»21. Открывая читателю почти безграничные возможности музыки, автор как бы невзначай подталкивает нас к мысли о музыкальном жанре созданном для управления действиями людей, для их организации и поддержании боевого духа. Он говорит, что когда музыка становится механической, приходит в упадок — она равняет всех под свою гребёнку, и это - немецкие военные марши, настраивавшие целый народ на одну общую волну, игравшие по радио, выключить которое было возможности. Подобная музыка вела к милитаризации настроений, милитаризации духа, заводила толпу, она же являлась следствием духовного упадка. Соотнесением, как бы нечаянной фразой, лёгкими намёками Гессе ведёт нас к пониманию того, что творчество и жизнь очень тесно связаны, и показывая нам однотипное музыкальное творчество он заставляет увидеть однотипность мышления, оскудение, обнищание духа, обмельчание человека. В Европе в это время распространены патриотические песни, военные марши - очень продуктивна на них была фашистская Германия.
После прихода Гитлера к власти, вслед за средствами массовой информации и искусством под жесточайший контроль министра пропаганды попала, хотя и в меньшей степени, музыка. Нацистские власти поощряли исполнение сочинений Вагнера, и достаточно послушать лишь некоторые из его произведений, как становится понятно, что даже самые мелодичные его произведения пронизаны беспокойством и печалью. Музыка создавала настроения, и они в свою очередь влияли на музыку.
В первой части романа - «Призвание» мы узнаём подробнее устройство Ордена, интеллектуальной элиты, состоящей из 12 мастеров и Ludi Magister, мастера Игры. Орден ограждён — на сколько это возможно — от «мира», и представляет собой образец строжайшей иерархии, где ни один из касталийцев не имеет собственного лица, стирает индивидуальность в обмен на возможность посвятить себя наукам.
Однако все научные занятия сводились к изучению и разгадыванию уже открытого и изобретённого, каждый занимался тем, что было интересно ему самому, и никакой пользы «миру» эти исследования не приносили, свою духовную свободу каждый касталиец тратил на расшифровки древних надписей, нахождение созвучий музыкальных произведений и философских трактатов: «Истинным ученым предоставляли чуть ли не полную свободу заниматься своими исследованиями и играми и не смущались тем, что иные работы явно не приносили народу и обществу никакой прямой пользы, а людям неученым должны были казаться баловством и роскошеством»22. За свою духовную свободу касталийцы платили соответствующую цену — они жили «как монашеская братия, в отрыве от мирской суеты, не знали ни собственности, ни званий, ни наград и должны были в материальном отношении довольствоваться очень простой жизнью»23. Гессе создаёт идеальную провинцию, однако тут же ставит её под сомнение в глазах Иозефа Кнехта. «Пришелец из мира» заставляет Кнехта задуматься в справедливости идеалов Касталии, и Иозеф начинает изо всех сил искать ей оправдание.
«Плинио говорит порой удивительные и обескураживающие вещи», - пишет своему наставнику Иозеф. - «Например, что игра в бисер — это возврат к фельетонной эпохе, <...>доказательством малоценности всего нашего духовного склада служит смиренное бесплодие. Мы, например, анализируем, говорит он, законы и технику всех стилей и эпох музыки, а сами никакой новой музыки не создаём. Мы читаем и комментируем, говорит он, Пиндара или Гёте, но сами стыдимся писать стихи»24. Подобное положение Касталии действительно беспокоит Иозефа, он видит, что слова Плинио не просто пустой звук, в этих его высказываниях содержится не просто мнение «мира», мнение народа о провинции, но и объективная констатация фактов. Кнехт не сразу отвечает на вызывающие речи Дезиньори, однако через некоторое время они становятся друзьями, и в спорах друг с другом становятся внимательнее и острожнее. Так, защищая каждый свои идеалы, они приходят к мнению, что ни один из миров не сможет существовать отдельно от другого: «Ты стоишь на стороне культуры духа, я — на стороне естественной жизни.» - говорит Плинио в одной из бесед с другом. «Твоя обязанность — показывать, как естественная, наивная жизнь без духовной дисциплины непременно становится пучиной порока, ведёт к животному состоянию и ещё дальше вспять. А я обязан снова и снова напоминать о том, как рискованна, опасна и, наконец, бесплодна жизнь, которая зиждется на чистом духе»25. Слова Дезиньри, обращенные к Кнехту на самом деле обращены к читателю, это одна из многих попыток автора заставить человека задуматься о своём положении в жизни, взглянуть на себя со стороны и исправиться.
«Неуверенность и неподлинность духовной жизни того времени...мы, нынешние, объясняем как свидетельство ужаса, охватившего дух, когда он в конце эпохи вроде бы побед и процветания вдруг оказался лицом к лицу с пустотой: с большой материальной нуждой, с периодом политических и военных гроз, с внезапным недоверием к себе самому, к собственной силе и собственному достоинству, более того — к собственному существованию» - пишет рассказчик, пытаясь объяснить начало деградации культуры.
Знакомство с Плинио становится для Иозефа вторым его призванием. Кнехт решает быть адвокатом своей провинции, проникается её духом. Однако, именно к этому периоду рассказчик относит литературные произведения Кнехта. Сам факт творчества, а также авторства под ним противоречит касталийским принципам анонимности и принципу отказа от творчества как такового, что можно отнести к влиянию Дезиньори. Как мы видим, ни одно событие романа не может оцениваться однозначно, и сомнения, появившиеся в умах читателей не останутся разрешенными до конца книги.
Касталия основана избранными высокообразованными людьми, которые видят свою цель в сохранении духовных ценностей человечества. Им чужд жизненный практицизм, они наслаждаются чистой наукой, высоким искусством, сложной и мудрой игрой в бисер, игрой «со всеми смысловыми ценностями нашей эпохи». Попытка поставить искусство вне общества превращает искусство в бесцельную, беспредметную игру.
Заключение
Перед нами роман утопия, философский трактат, может, жизнеописание, а в чем-то и притча, поучение и наставление, своего рода итог и вершина литературного творчества немецко-швейцарского писателя-публициста, а также поэта — Германа Гессе. Он был человеком сильного духа, широкой мысли. Его произведения охватывают культурные ценности всего мира, касаются проблем как личных, так и общечеловеческих.
Творчество этого писателя пронизано глубоким философским смыслом, всегда адресовано — всем и кому-то в частности.
Что-то заставляет верить и идти по стопам героев Гессе, потому что всё его творчество в большой степени биографично, и за этой «биографией души» стоит не просто абстрактная идея, выношенная в уме и исключительно теоретическая, за ней — реакция на реальность, отношение, тяжелая работа разума и души.
Гессе свойственна разносторонность взглядов и разнообразие тем, которые развивались и переходили из одного произведения в другое, и всё это огромное множество мотивов сводятся воедино в романе «Игра в бисер». Здесь мы можем проследить и диалектику души - анализирует душу Кнехта, прослеживает её становление, развитие, и всё это неразрывно связывает с тем внешним, что окружает его героя, открывает взгляду внутренние сомнения и противоречия, попытки поиска себя, своего места в системе, в иерархии. Мы находим проблемы войны и мира, духовного подъёма и упадка, идеи пацифизма, изоляции знаний от «мира», вознесение духа в нечто священное. Лейтмотивом через всё его творчество проходят тема служения, тема искусства и его роли.
Роман «Игра в бисер» глубоко символичен и имеет не второе, и даже не третье дно — он похож на описываемую в нём игру, с возможностью тысяч толкований и вариаций, и каждый человек увидит в нём своё. За каждым символом скрываются несколько других, и в каждом из них может быть множество значений, понять которые можно лишь при тщательном изучении. Роман не прост в чтении и понимании, он требует большой эрудиции и напряженной работы ума, ведь, в конечном счете, всегда есть возможность не разглядеть под «кожурой повествования» какой-то знак, крупицу смысла, без которой блекнет идея и суть романа.
Вероятно, поэтому нет возможности полностью раскрыть смысл романа — какая-то из его граней всё равно останется непознанной, закрытой. В то же время это произведение - вещь универсальная, сообщение для всех и для избранных.
В данной работе мы исследовали лишь некоторые стороны романа, затронув символизм образов как необходимый для понимания смысла аспект, и предприняли попытку понять истинный смыл романа и обнаружить отражение социально-политической и духовной жизни Европы в период между Первой и Второй Мировыми войнами. Однако, изучая символизм Гессе, мы обнаружили также непостоянство символики, способность образов менять значения и смысл в ходе повествования, попытки определиться с иносказательным языком автора были обречены с самого начала — Гессе ведёт читателя вместе с главным героем, заставляет переживать то же что и он, так же сомневаться, радоваться, перерождаться, пробуждаться. Такой подход, быть может, затрудняет понимание текста, однако помогает прочувствовать его смысл.
Весьма удачные попытки зашифровать смысл утопии были вызваны печальной необходимостью - с приходом к власти национал-социалистов произведения Гессе были запрещены, и писатель был вынужден прибегнуть к иносказательности, дабы сохранить своих читателей в Германии и остаться голосом «тайной Германии».
Очень ярко отражена в романе современная писателю действительность — находясь в Швейцарии он, тем не менее, очень чутко следил за настроениями в обществе и в политике, во многом предсказывая грядущие события.
При работе над данной темой нам пришлось обратиться к творчеству не только самого Гессе, но и ближайших его друзей и соратников — Томаса Манна, Ромена Роллана, Олдоса Хаксли и многих других, и всвязи с этим необходимо отметить, что позиция Гессе была близка им всем, и каждый по-своему продвигал и защищал свои идеалы, существовала одна общая идея, витавшая в воздухе, которую они в своём творчестве хотели донести до народа.
Исходя из результатов проделанной работы мы позволим себе считать, что тема данного исследования в целом, пускай не очень развёрнуто, раскрыта. Нами было найдено крайне мало работ, посвященных творчеству Германа Гессе, однако это даёт простор для дальнейшего, более тщательного изучения его творчества.
Пейринг: философия/мозг, история/мозг
Ахтунг: BDSM
читать дальше
Гессе часто называл себя "до фанатизма аполитичным" индивидуалистом. Между тем публицистика и особенно письма Гессе утверждают обратное: он был в высшей степени политическим писателем, более дальновидным и проницательным, чем многие профессиональные политики1. Пожалуй, до некоторой степени аполитичным можно назвать творчество Гессе до Первой Мировой войны, потому как дальнейшие события заставили его сменить позицию стороннего наблюдателя на активную писательскую позицию. Он перестал быть «отшельником», события военных лет заставили его разочароваться в кайзеровской Германии и в её политике: « Теперь, во время войны, я увидел, что не только кайзер, рейхстаг, канцлер, газеты и партии гроша ломаного не стоят, не только весь народ восхищенным ревом приветствует жестокость, нарушения прав и т. д., но и профессора и прочие интеллектуалы на официальных постах оказались при этом громогласнее всех», - писал он в одном из своих писем2, с горечью отмечая падение морали, политизацию духа.
Дальнейшие перспективы для Германии он видит совсем не в радужном свете. Писатель уверен, что Германия целенаправленно идёт к перевороту, «я абсолютно убежден, что нашему народу все еще предстоит совершить революцию, которую он наспех, кое-как совершил в 1918 году и которая тут же была предана социалистами. Стрелка указывает на революцию независимо от того, отважимся мы на нее завтра или только через тридцать лет»3, и лучшим выходом для он видит коммунизм, как не просто оправданную организацию общества, а как нечто само собой разумеющееся, « он придет и победит, даже если бы мы все были против него», повторял писатель, и в письме одному из членов Социал-демократической партии Германии Гессе также рассуждает о коммунизме: «Коммунистический переворот, только не точная копия московского вот что, как мне представляется, было бы единственным настоящим решением, но в нашей стране, кажется, сильны всегда только те партии, что не имеют ничего общего с современностью»4.
Ни одно из «предсказаний» политического будущего для Германии не обходилось для Гессе без упоминания - в той или иной мере — России, так как он уверен, что грядущие перемены и переустройство в Европе придут с Востока, и в романе эта его позиция легко просматривается, когда от лица Иозефа Кнехта он обращается к администрации Педагогического ведомства и напоминает об «угрозе с Востока».
«О "политизации духа" мы думаем, надо полагать, не очень различно. Когда дух чувствует себя обязанным участвовать в политике, когда мировая история призывает его к этому, он, по кнехтовскому и моему мнению, непременно должен следовать этому зову. Сопротивляться он должен в том случае, когда его призывают или на него нажимают извне - государство, генералы, власти предержащие, - подобно тому как в 1914 году элиту немецкой интеллигенции, в общем-то, вынуждали подписывать глупые и лживые воззвания5» - обращается Гессе к своему близкому другу и единомышленнику Томасу Манну. В романе же он приводит притчу, где сравнивает касталийцев с человеком, сидящим на чердаке и занятым игрой в бисер, в то время как Европейский дом горит, и им, членам Ордена, представителям аристократии духа следует «поспешить туда, откуда валит дым»6.
С политикой главный герой романа впервые сталкивается уже после вступления в Орден, когда его назначают с миссией в Мариафельс, и ему невольно приходится узнать подробнее о другой стороне касталийской жизни — её политике. Все члены Ордена старательно игнорировали политику и всё, что с ней связано, оставляя эти занятия отдельным избранным для этого людям. Кнехт понял, что история, которую в Касталии никогда не воспринимали серьёзно, как науку не есть «какая-то дистиллированная мировая история, состоящая только из духовной истории или истории культуры»7, это также история череды правителей и завоеваний — то, чего люди высокого духа не желали замечать.
Кнехт в своём письме к Магистрам Ордена продолжает мысли писателя, «предсказывая» войну, «ощущения гибели»: «Приближаются критические времена, везде видны их приметы, мир снова хочет переместить свой центр тяжести. Готовится перераспределение власти, оно не пройдёт без войны и насилия, угроза не только миру, но жизни и свободе идёт с далёкого Востока». Гессе предсказывает Европе новые кровопролитные войны. «...вооружение вскоре снова будет, вероятно, главным требованием момента, в парламенте снова будут задавать тон генералы», Кнехт уверен, что в скоро станет невозможно сохранять идеалы Касталии, потому как история не стоит на месте, и в грядущей войне народ всегда пожертвует духовной культурой, если только она не служит военным целям.
Прямое упоминание о войне в романе происходит гораздо раньше, ещё в годы ученичества Кнехта, после его ухода из Вальдцеля. Во время второй встречи Дезиньори и Кнехта, «гость из «мира» произносит фразу, прозвучавшую как угроза для Иозефа: «Скоро, вот увидишь, наступят неспокойные времена, может быть, войны, и вполне возможно, что вся ваша касталийская жизнь будет снова всерьёз поставлена под вопрос». - Гессе оказался прозорливее своих современников, предсказывая таким образом неспокойные времена для Германии, да и «реванш» после Первой Мировой войны был делом времени.
Касталия живёт обособленно, отгораживаясь и отделяя себя от внешнего мира, никто из Касталийцев не знает жизни «в миру», они сосредоточены на себе, и, как воплощение духа, они всё дальше и дальше отделяются от разума, от природы, от мира. Такое отделение было бы губительным как для касталии, так и для мира, который её содержал, и именно эти веяния почувствовал Иозеф Кнехт, магистр Игры. Почувствовал он это не вдруг, а задолго до того, как принял почетный сан и занял высшее место в Касталийской иерархии - уже первые тревожные нотки звучат во время его знакомства с Плинио, когда возникали трения и бурные дебаты между ними как между представителями двух миров. Оба юноши в тот момент поняли, что ни «мир», ни Касталия не являются носителями одной абсолютной истины, что в обеих сторонах есть и достоинства, и недостатки.
Самым важным пониманием для обоих друзей стало понимание того, что Касталия не сможет существовать без мира, а мир погрузится в разруху и пучину волн без Касталии, и что духу никак нельзя отделяться от разума. Возможно, уже тогда Кнехт начал осознавать необходимость сведения к единому двух противоположных на первый взгляд начал. Вся его судьба вела к воссоединению духа и разума, к созданию идеального государства, где духовная элита, воплощенная в касталийцах сливается с элитой по крови, устройство сводится к возвращению платоновских идеалов.
«Пока в государствах не будут царствовать философы, либо так называемые нынешние цари и владыки не станут благородно и основательно философствовать и это не сольется воедино - государственная власть и философия, и пока не будут в обязательном порядке отстранены те люди - а их много, - которые ныне стремятся порознь либо к власти, либо к философии, до тех пор... государствам не избавиться от зол, да и не станет возможным для рода человеческого и не увидит солнечного света то государственное устройство, которое мы только что описали словесно8». Так выглядит устройство идеального государства с точки зрения Платона, и это мнение находит своё отражение в романе.
Прежде всего эти идеи отстаивает патер Иаков в своих лекциях: «В мировой истории я никогда не считал самыми притягательными, поражающими и достойными изучения отдельные личности и перевороты, успешные или неудавшиеся; нет, моя любовь и ненасытное любопытство направлены на явления, аналогичные нашей конгрегации, на те очень долговечные организации, которые пытаются отбирать людей с душой и разумом,воспитывать их и преображать не с помощью евгеники, а с помощью воспитания, создавать из них аристократов по духу, а не по крови, одинаково способных как служить, так и повелевать9». Как идеального правителя отец Иаков видит элиту, которую нужно искать и «выводить» не по благородству крови, но воспитывать из неё аристократию духа.
С проблемой власти и её искушения Кнехт столкнулся лично, ощутил это на себе, быть может поэтому он как касталиец, ранее не принимавший такую точку зрения прислушался к отцу Иакову: «было прекрасно и чем-то соблазнительно обладать властью над людьми и блистать перед другими, но было также что-то демоническое и опасное, и мировая история состояла ведь из непрерывного ряда властителей, вождей, заправил и главнокомандующих, которые, за крайне редкими исключениями, славно начинали и плохо кончали, ибо все они, хотя бы на словах, стремились к власти ради доброго дела, а потом власть опьяняла их и сводила с ума, и они любили её ради неё самой10». Пребывание Иозефа в Мариафельсе сильно меняет позицию самого Кнехта как касталийца, он отходит от слепой защиты своей провинции и смотрит на неё извне.
Во время одного из своих визитов в Касталию, уже на правах официального лица, Плинио Дзиньори встречает своего друга. Кнехт замечает как сильно изменился Плинио, как стал замкнутым и сдержанным, замечает, что черты его «отмечены печатью страдания». Для читателя образ Плинио остаётся отражением внешнего мира, его зеркалом и лейтмотивом, и мы невольно переносим усталость, страдание и печаль Дезиньори на тот мир, в котором он живёт. Плинио рассказывает Иозефу о своей жизни после учебы в Вальдцеле, о своём разочаровании в том, с чем столкнулся на пути становления одним из политической элиты в «миру» — грубость, пошлость, дурные манеры и высокомерие. После этой встречи Кнехт решает покинуть провинцию.
С другой стороны, Касталия, всем своим укладом, иерархическим устройством и элитарностью напоминает правящую элиту тоталитарных государств, она, будучи замкнутой исключительно на духовности является крайне односторонней. Орден «возник не сразу и в жестоких боях во времена величайших бедствий, возник в конце воинственной эпохи, с одной стороны, благодаря аскетическо-героическому сознанию и усилию людей духа, с другой — благодаря глубокой потребности усталых, истекавших кровью и одичавших народов в порядке, норме, разуме, законе и мере»11. Здесь автор намекает на положение Германии, разбитой в Первой мировой войне. Положение побеждённой державы было усугублено оскорбительным отношением стран-победительниц и поистине унизительными условиями мира для немцев. По Европе в это время начинает разрастаться волна шовинизма и национализма, поддерживаемая чувством национального унижения. Как и партия нацистов, Орден получает распространение и популярность в итоге крайне неудачных войн, как результат падения и развала, как единственный выбор от безысходности.
Новой ступенью в жизни Магистра Игры становится знакомство с сыном и наследником Плинио Дезиньори — Тито. Кнехт берётся за воспитание Тито, дворянина по происхождению. Он возвращается в «мир», чтобы выполнить настоящее предназначение касталийцев — создать истинную аристократию, воспитать аристократию крови, сделать её духовной.
«...Юноша, дороживший патрицианскими обычаями и традициями своего дома и не прощавший отцу отхода от них, впервые столкнулся тут с духовным, приобретенным благодаря самовоспитанию аристократизмом, с той силой, которая при благоприятных условиях творит чудеса: перескакивая через длинную череду предков и поколений, она делает из плебейского сына истинного аристократа в пределах одной-единственной человеческой жизни."12 - Кнехт, наконец, приступает к тому, к чему шел всю свою жизнь.
Своим осторожным отношением, сдержанным поведением он вызывает уважение у юного Тито, он тянется к своему учителю, уже где-то в глубине сознания понимая, что этот аристократизм — именно то, к чему нужно идти: «У пылкого и гордого юноши мелькнула догадка, что, может быть, его долг и дело чести — принадлежать к этому и служить этому виду аристократии, что, может быть, здесь, в лице этого учителя, который при всей мягкости и любезности был господином до мозга костей, ему открывается, к нему приближается, чтобы ставить перед ним цели, смысл его жизни».
Впервые на протяжение всего романа мы видим ту светлую перспективу, которую рисует перед нами автор — созданный им мир приближается к совершенству, и это мы видим в самом конце повествования, когда Кнехт, своим уходом из Касталии перекидывает мост в «мир», касталийская, духовная элита сближается с элитой крови, и Тито, зараженный идеей духовности имеет все шансы стать идеальным представителем элиты.
Смерть бывшего Мастера Игры также не является чем-то бессмысленным или случайным. Кнехт тонет в озере, не успев даже начать занятий с юным Тито Дезиньори, однако он всё же совершает тот самый шаг, который никогда не делали касталийцы. Ещё во времена своего ученичества, покидая Эшгольц Иозеф Кнехт с грустью и уважением думал о тех «дезертирах», что покинули Касталию и вернулся в «мир» : « Они, может быть, поступили неверно, они, даже вне всяких сомнений, поступили неверно, и всё же они как-то поступили, они что-то совершили, они отважились сделать прыжок, для этого нужна храбрость. У нас же было прилежание, было терпение, был разум, но сделать мы ничего не сделали, прыжка мы не совершили!»13 - говорил он.
Отражение духовной жизни Европы в 30-е годы.
В своём романе Гессе пытается разрешить всегда тревожившую его проблему — как совместить существование искусства с существованием бесчеловечной цивилизации, как спасти от губительного влияния так называемой массовой культуры высокий мир художественного творчества. Уже в предисловии к роману он ставит перед нами проблему духовности в «фельетонную эпоху», под которой подразумевается начало XX века. Рассказчик-историк исследует это время и находит множество подтверждений деградации и падения духовных ценностей, уценки знаний, ставших на службу чиновникам и «обслуживавшим спрос» общества: «авторы с именем, положением и хорошим образованием помогали «обслуживать» этот гигантский спрос на ничтожную занимательность <...> маститых химиков или виртуозов фортепианной игры заставляли высказываться о политике, любимых актеров, танцовщиков, гимнастов, летчиков или даже поэтов — о преимуществах и недостатках холостой жизни, о предполагаемых причинах финансовых кризисов...»14. Он сравнивает жизнь фельетонной эпохи с «выродившимся растением, которое без пользы уходит в рост, а последующие поправки — со срезанием этого растения до самых корней»15.
В эпоху фельетонов культура играла несколько другую роль чем в современную рассказчику эпоху: «Тысячи людей, в большинстве своём выполнявших тяжелую работу и живших тяжелой жизнью, склонялись в свободные часы над квадратами и крестами из букв, заполняя пробелы по определённым правилам <...> те люди с их детскими головоломками и образовательными статьями вовсе не были ни простодушными младенцами, ни легкомысленными феаками, нет, они жили в постоянном страхе среди политических, экономических и моральных волнений и потрясений, вели ужасные войны, в том числе гражданские, и образовательные их игры были не просто бессмысленным ребячеством, а отвечали глубокой потребности закрыть глаза и убежать от нерешенных проблем и страшных предчувствий гибели в как можно более безобидный фиктивный мир»16. В подробном описании несложно угадывается состояние Европы, пережившей Первую Мировую войну, когда люди в равной степени не могли доверять ни газетным статьям, ни увещеваниям властей.
Немного удивленные слова историка на деле выражали негодование и страх самого Германа Гессе за духовное здоровье людей - в «эпоху фельетонов» произошло смещение полюсов, жизнь превратилась в хаос, который ещё сильнее увеличивали современные власти. Гессе с ужасом наблюдает за тем, как истерия захватывает всю Европу, начиная от Франции, утешавшейся лозунгами типа «Германия заплатит за всё» и заканчивая разгромленной, униженной Германией, не способной самостоятельно встать на ноги. Огромные потери и со стороны победивших стран, и со стороны Германии были огромны, и невозможность, а главное нежелание людей терпеть дальнейшие тяготы, порождало агрессию, желание отыграться, взять реванш. Не удивительно, что в этот период необычайную популярность получают националистические и фашистские идеи.
Историк наблюдает в тех событиях «старость» и «сумерки» культуры, приводит множество знамений этого — механизация жизни, глубокий упадок нравственности, безверие народов, фальшь искусства, «дикое дилетантское перепроизводство во всех искусствах». Настойчиво повторяются слова об «ощущении гибели», когда «люди... объявляли любые заботы о будущем допотопной глупостью, они с чувстсвом пели в своих фельетонах о близком конце искусства, науки, языка и, с каким-то самоубийственным сладострастием констатируя в фельетонном мире, который сами же построили из бумаги, полную деморализацию духа, инфляцию понятий, делали вид, будто с циничным спокойствием или вакхическим восторгом смотрят на то, как погибают не только искусство, дух, нравственность, честность, но даже Европа и «мир» вообще».17
Одним из мест сопротивления «порче» рассказчик выделяет Братство паломников в Страну Востока, члены которого занимались воспитанием души, и благодаря которым начали появляться истоки нового взгляда на культуру. Зарождение игры в бисер стало началом постепенного освобождения высокодуховных людей от мирских дел.
«Величайшее влияние на основы Игры оказало произошедшее уже в начале XX века, ещё в самый расцвет эпохи фельетона, углубление музыковедения»18.
Для Гессе как для любителя музыки - последняя являлась одной из важнейших тем творчества, посредством музыки можно говорить, сообщать что-либо, доносить свои мысли, нести и развивать свои идеи. Гессе часто обращается к образу музыки в своих произведениях19. В повести «Паломничество в Страну Востока» главный герой герой скрипач, и эта музыка была его связью с духовным миром, она помогала ему на пути в страну Востока, которая по сути и была образом духовности, как и образ касталии-провинции, автор подчеркивает равенство Страны Востока и Касталии как символов духа. Очень часто в своём романе «Игра в бисер» Гессе соотносит события и музыкальные произведения, будто подбирает аккомпанемент к описываемым событиям. Самые важные и торжественные из них ассоциируются у Кнехта как у резонёра писателя с музыкальными произведениями 15-17 веков, произведениями эпох расцвета музыкального искусства по мнению автора. Когда же речь заходит о духовном падении общества, в уста историка-летописца Гессе вкладывает фразу об упадке музыки и творчества в целом — научное и литературное творчество сводится к фельетонам, описаниям личных перипетий знаменитостей.
Музыка же всегда была «мощным и испытанным средством одинаково «настроить» множество людей, дать одинаковый такт их дыханию, биению сердца и состоянию духа, вдохновить их на мольбу вечным силам, на танец, на состязание, на военный поход, на священнодействие».20 С помощью музыки можно спасать, организовывать людей, с её же помощью можно управлять массами, и этим средством пользуется кнехтовский кудесник, когда его племя, измученное годами голода, неурожая и природных катастроф впадает в отчаяние и безотчетную панику. Он начитает читать молитвы и ритмично хлопать руками, увлекая за собой людей. Так, объединённые в общий хор, люди преодолели панику, нашли утешение. «Много таинственных сил действует в таком обряде, сильнейшее его утешение — равномерность, удваивающая чувство общности, а вернейшее его лекарство — мера и лад, ритм и музыка»21. Открывая читателю почти безграничные возможности музыки, автор как бы невзначай подталкивает нас к мысли о музыкальном жанре созданном для управления действиями людей, для их организации и поддержании боевого духа. Он говорит, что когда музыка становится механической, приходит в упадок — она равняет всех под свою гребёнку, и это - немецкие военные марши, настраивавшие целый народ на одну общую волну, игравшие по радио, выключить которое было возможности. Подобная музыка вела к милитаризации настроений, милитаризации духа, заводила толпу, она же являлась следствием духовного упадка. Соотнесением, как бы нечаянной фразой, лёгкими намёками Гессе ведёт нас к пониманию того, что творчество и жизнь очень тесно связаны, и показывая нам однотипное музыкальное творчество он заставляет увидеть однотипность мышления, оскудение, обнищание духа, обмельчание человека. В Европе в это время распространены патриотические песни, военные марши - очень продуктивна на них была фашистская Германия.
После прихода Гитлера к власти, вслед за средствами массовой информации и искусством под жесточайший контроль министра пропаганды попала, хотя и в меньшей степени, музыка. Нацистские власти поощряли исполнение сочинений Вагнера, и достаточно послушать лишь некоторые из его произведений, как становится понятно, что даже самые мелодичные его произведения пронизаны беспокойством и печалью. Музыка создавала настроения, и они в свою очередь влияли на музыку.
В первой части романа - «Призвание» мы узнаём подробнее устройство Ордена, интеллектуальной элиты, состоящей из 12 мастеров и Ludi Magister, мастера Игры. Орден ограждён — на сколько это возможно — от «мира», и представляет собой образец строжайшей иерархии, где ни один из касталийцев не имеет собственного лица, стирает индивидуальность в обмен на возможность посвятить себя наукам.
Однако все научные занятия сводились к изучению и разгадыванию уже открытого и изобретённого, каждый занимался тем, что было интересно ему самому, и никакой пользы «миру» эти исследования не приносили, свою духовную свободу каждый касталиец тратил на расшифровки древних надписей, нахождение созвучий музыкальных произведений и философских трактатов: «Истинным ученым предоставляли чуть ли не полную свободу заниматься своими исследованиями и играми и не смущались тем, что иные работы явно не приносили народу и обществу никакой прямой пользы, а людям неученым должны были казаться баловством и роскошеством»22. За свою духовную свободу касталийцы платили соответствующую цену — они жили «как монашеская братия, в отрыве от мирской суеты, не знали ни собственности, ни званий, ни наград и должны были в материальном отношении довольствоваться очень простой жизнью»23. Гессе создаёт идеальную провинцию, однако тут же ставит её под сомнение в глазах Иозефа Кнехта. «Пришелец из мира» заставляет Кнехта задуматься в справедливости идеалов Касталии, и Иозеф начинает изо всех сил искать ей оправдание.
«Плинио говорит порой удивительные и обескураживающие вещи», - пишет своему наставнику Иозеф. - «Например, что игра в бисер — это возврат к фельетонной эпохе, <...>доказательством малоценности всего нашего духовного склада служит смиренное бесплодие. Мы, например, анализируем, говорит он, законы и технику всех стилей и эпох музыки, а сами никакой новой музыки не создаём. Мы читаем и комментируем, говорит он, Пиндара или Гёте, но сами стыдимся писать стихи»24. Подобное положение Касталии действительно беспокоит Иозефа, он видит, что слова Плинио не просто пустой звук, в этих его высказываниях содержится не просто мнение «мира», мнение народа о провинции, но и объективная констатация фактов. Кнехт не сразу отвечает на вызывающие речи Дезиньори, однако через некоторое время они становятся друзьями, и в спорах друг с другом становятся внимательнее и острожнее. Так, защищая каждый свои идеалы, они приходят к мнению, что ни один из миров не сможет существовать отдельно от другого: «Ты стоишь на стороне культуры духа, я — на стороне естественной жизни.» - говорит Плинио в одной из бесед с другом. «Твоя обязанность — показывать, как естественная, наивная жизнь без духовной дисциплины непременно становится пучиной порока, ведёт к животному состоянию и ещё дальше вспять. А я обязан снова и снова напоминать о том, как рискованна, опасна и, наконец, бесплодна жизнь, которая зиждется на чистом духе»25. Слова Дезиньри, обращенные к Кнехту на самом деле обращены к читателю, это одна из многих попыток автора заставить человека задуматься о своём положении в жизни, взглянуть на себя со стороны и исправиться.
«Неуверенность и неподлинность духовной жизни того времени...мы, нынешние, объясняем как свидетельство ужаса, охватившего дух, когда он в конце эпохи вроде бы побед и процветания вдруг оказался лицом к лицу с пустотой: с большой материальной нуждой, с периодом политических и военных гроз, с внезапным недоверием к себе самому, к собственной силе и собственному достоинству, более того — к собственному существованию» - пишет рассказчик, пытаясь объяснить начало деградации культуры.
Знакомство с Плинио становится для Иозефа вторым его призванием. Кнехт решает быть адвокатом своей провинции, проникается её духом. Однако, именно к этому периоду рассказчик относит литературные произведения Кнехта. Сам факт творчества, а также авторства под ним противоречит касталийским принципам анонимности и принципу отказа от творчества как такового, что можно отнести к влиянию Дезиньори. Как мы видим, ни одно событие романа не может оцениваться однозначно, и сомнения, появившиеся в умах читателей не останутся разрешенными до конца книги.
Касталия основана избранными высокообразованными людьми, которые видят свою цель в сохранении духовных ценностей человечества. Им чужд жизненный практицизм, они наслаждаются чистой наукой, высоким искусством, сложной и мудрой игрой в бисер, игрой «со всеми смысловыми ценностями нашей эпохи». Попытка поставить искусство вне общества превращает искусство в бесцельную, беспредметную игру.
Заключение
Перед нами роман утопия, философский трактат, может, жизнеописание, а в чем-то и притча, поучение и наставление, своего рода итог и вершина литературного творчества немецко-швейцарского писателя-публициста, а также поэта — Германа Гессе. Он был человеком сильного духа, широкой мысли. Его произведения охватывают культурные ценности всего мира, касаются проблем как личных, так и общечеловеческих.
Творчество этого писателя пронизано глубоким философским смыслом, всегда адресовано — всем и кому-то в частности.
Что-то заставляет верить и идти по стопам героев Гессе, потому что всё его творчество в большой степени биографично, и за этой «биографией души» стоит не просто абстрактная идея, выношенная в уме и исключительно теоретическая, за ней — реакция на реальность, отношение, тяжелая работа разума и души.
Гессе свойственна разносторонность взглядов и разнообразие тем, которые развивались и переходили из одного произведения в другое, и всё это огромное множество мотивов сводятся воедино в романе «Игра в бисер». Здесь мы можем проследить и диалектику души - анализирует душу Кнехта, прослеживает её становление, развитие, и всё это неразрывно связывает с тем внешним, что окружает его героя, открывает взгляду внутренние сомнения и противоречия, попытки поиска себя, своего места в системе, в иерархии. Мы находим проблемы войны и мира, духовного подъёма и упадка, идеи пацифизма, изоляции знаний от «мира», вознесение духа в нечто священное. Лейтмотивом через всё его творчество проходят тема служения, тема искусства и его роли.
Роман «Игра в бисер» глубоко символичен и имеет не второе, и даже не третье дно — он похож на описываемую в нём игру, с возможностью тысяч толкований и вариаций, и каждый человек увидит в нём своё. За каждым символом скрываются несколько других, и в каждом из них может быть множество значений, понять которые можно лишь при тщательном изучении. Роман не прост в чтении и понимании, он требует большой эрудиции и напряженной работы ума, ведь, в конечном счете, всегда есть возможность не разглядеть под «кожурой повествования» какой-то знак, крупицу смысла, без которой блекнет идея и суть романа.
Вероятно, поэтому нет возможности полностью раскрыть смысл романа — какая-то из его граней всё равно останется непознанной, закрытой. В то же время это произведение - вещь универсальная, сообщение для всех и для избранных.
В данной работе мы исследовали лишь некоторые стороны романа, затронув символизм образов как необходимый для понимания смысла аспект, и предприняли попытку понять истинный смыл романа и обнаружить отражение социально-политической и духовной жизни Европы в период между Первой и Второй Мировыми войнами. Однако, изучая символизм Гессе, мы обнаружили также непостоянство символики, способность образов менять значения и смысл в ходе повествования, попытки определиться с иносказательным языком автора были обречены с самого начала — Гессе ведёт читателя вместе с главным героем, заставляет переживать то же что и он, так же сомневаться, радоваться, перерождаться, пробуждаться. Такой подход, быть может, затрудняет понимание текста, однако помогает прочувствовать его смысл.
Весьма удачные попытки зашифровать смысл утопии были вызваны печальной необходимостью - с приходом к власти национал-социалистов произведения Гессе были запрещены, и писатель был вынужден прибегнуть к иносказательности, дабы сохранить своих читателей в Германии и остаться голосом «тайной Германии».
Очень ярко отражена в романе современная писателю действительность — находясь в Швейцарии он, тем не менее, очень чутко следил за настроениями в обществе и в политике, во многом предсказывая грядущие события.
При работе над данной темой нам пришлось обратиться к творчеству не только самого Гессе, но и ближайших его друзей и соратников — Томаса Манна, Ромена Роллана, Олдоса Хаксли и многих других, и всвязи с этим необходимо отметить, что позиция Гессе была близка им всем, и каждый по-своему продвигал и защищал свои идеалы, существовала одна общая идея, витавшая в воздухе, которую они в своём творчестве хотели донести до народа.
Исходя из результатов проделанной работы мы позволим себе считать, что тема данного исследования в целом, пускай не очень развёрнуто, раскрыта. Нами было найдено крайне мало работ, посвященных творчеству Германа Гессе, однако это даёт простор для дальнейшего, более тщательного изучения его творчества.
@музыка: металлика
@настроение: вдохновенное
@темы: окололитературное, кусочки бреда, околонаучное